ПРЕССА о НАС

"Об этом не говорят" - интервью с Борисом Йорданом

"Отечественные записки ", № 31 (4) 2006 г.

Интервью с Борисом Йорданом

Елена Темичева

Редкий случай. За время своей деятельности – без малого семь лет – частный фонд Бориса Йордана успел добиться изначально поставленной перед ним цели. Возрождение кадетских корпусов (КК) в России уже состоялось – в 1992 году их было всего два, сейчас больше сотни. Трудно поверить, но создание такой большой и сложной системы образования в масштабе всей страны оказалось делом именно частного благотворителя, вернее, делом его семьи. Показатели эффективности этой системы способны поразить воображение любого, даже крайне скептически настроенного по отношению к частной инициативе человека: 92% (!) выпускников КК поступают в вузы - как военные, так и гражданские. И даже для тех, кто склонен рассматривать благотворительную деятельность любого состоятельного человека лишь как разновидность PR, очевидно – для PR можно было выбрать что-нибудь попроще. Зачем преуспевающему бизнесмену приступать к такому нелегкому делу, как построение фактически с нуля образовательного института, отчасти замещая таким образом государство?
Ответ на этот вопрос во многом кроется в истории семьи Йорданов. Борис Йордан не любит говорить публично о своей благотворительности. Интервью «ОЗ» – первое, которое он согласился дать на эту тему.

Борис Алексеевич, когда знакомишься с историей вашей семьи, создается впечатление, что вы были обречены на занятие благотворительностью, и именно в сфере поддержки кадетских корпусов. Это так? Чем вы все-таки руководствовались, когда принимали решение отдавать часть своей прибыли на возрождение в России кадетских корпусов?
      Чтобы понять, почему я всем этим занимаюсь, нужно отойти от кадетских корпусов. Знаете, решение о занятии благотворительностью пришло само собой. Я даже не думал об этом специально. Я просто вырос в семье, в обществе, где сама идея помощи ближнему – любой посильной помощи, не обязательно деньгами - органична для человека. Эта идея заложена в основы англосаксонской, американской системы воспитания.
      Я глубоко убежден, что благотворительность начинается дома. У меня в семье, когда я был маленьким мальчиком, жил парализованный дедушка, мы все должны были ему как-то помогать, носили его на руках. Родители, братья, сестра - все мы работали на благотворительных базарах, вечерах. Мы сами устраивали вечеринки, на которые приходили люди и собирали кто что мог – деньги, вещи – для нуждающихся. Мы вовсе не были состоятельными – обычная эмигрантская семья. Отец тогда зарабатывал только-только на то, чтобы кормить всех детей, бабушек, дедушек и прочих, которые приходили в дом. При этом он, как и другие участники объединения выпускников 1-го Русского Великого Князя Константина Константиновича кадетского корпуса в Югославии, отдавал какое-то количество денег из своей зарплаты, чтобы помогать вдовам кадет, помогать бедным русским эмигрантам, приехавшим в США.
      Чтобы в России такое воспитание стало системой, как в США, нужна определенная государственная политика?
      Меня очень смущает, что в последнее время о возрождении благотворительности в России говорят официально, с позиции государства. Для меня это вещь, которой нужно учить дома. Забыть о государстве надо в этом вопросе, работать с людьми, воспитывать их с молодости так, чтобы они сами, по натуре, хотели помочь своему соседу, товарищу. Это главное. А остальное придет - корпоративная там благотворительность и все другое.
      В России, к сожалению, с советских времен все еще остается очень небрежное отношение к каждому конкретному человеку. Я много чего видел, живя в России последние 15 лет, но по-настоящему шокировал меня именно тот факт, что здесь мало заботятся о людях. Больных, стариков просто забывают. Конечно, то состояние, до которого доведены пенсионеры, во многом связано с последствиями реформ 90-х, с неплатежеспособностью государства. Но не только в деньгах дело. Если на улице Нью-Йорка стоит бабушка и просит денег, почти все ей что-нибудь дадут. Здесь большинство проходят мимо. Нет просто нормального человеческого отношения к другому человеку.
      Когда я начал свою благотворительную деятельность, в России очень остро стояла проблема воспитания молодого поколения. Развал такой системы, как коммунистическая, ввергло государство в полную идеологическую анархию. Это привело к развалу и в семьях, и в системе образовании, и в организации досуга молодежи – летние лагеря и прочее. Мои первые благотворительные проекты были связаны вовсе не с кадетами, а со скаутскими летними лагерями. Потом это уже перешло в более активную работу с кадетами. Но основная идея и тогда, и сейчас, заключалась в воспитании молодого поколения.
      На то, что вы в итоге занялись именно кадетским движением, в большей мере отец повлиял?
      Конечно. Папа закончил кадетский корпус, его отец закончил кадетский корпус. Мы каждые два года ездили на международные съезды – кадеты съезжались со всего мира, и многие мои друзья – это дети одноклассников моего отца, с которым я вырос в США. Эта среда оказывала на нас большое влияние. Я видел, какие отношения у моего отца с его одноклассниками – они стали его друзьями на всю жизнь. Когда после смерти папы я разбирал вещи в его кабинете, мы впервые узнали, что до последних дней своей жизни он ухаживал за восьмью вдовами своих друзей – оплачивал их счета, поздравлял с праздниками.
      Когда папа приехал в Россию – еще без меня - и стал здесь активно работать по устройству системы КК, а я заработал свои первые деньги, он начал меня просить помогать. Тогда я не очень вникал в то, на что давал деньги. Но позже, работая с молодежью, я увидел, какой большой потенциал в том, что делает мой отец. Я считал, что при ситуации, которая сложилась в стране, необходимо передать молодому поколению те русские традиции, которые существовали в России до советского режима. И я начал в меру своих возможностей (тогда я был рядовым банкиром) помогать отцу. Так это началось, а сейчас я, можно сказать, в шоке от масштабов кадетского движения. Эта система давно переросла те ресурсы, которые мы в нее вкладывали.
      Статистика показывает, что это наиболее успешная в стране система образования. Она уникальна, она воспитывает совсем других ребят. Поезжайте, посмотрите на них – это совсем другие лица, чем те, которые вы привыкли видеть на улицах. Даже если у этих ребят нет денег, семьи бедные, они будут всегда прилично выглядеть даже в старых вещах, будут стоять прямо, разговаривать правильно. Я очень горд той жизнью, теми принципами, по которым жил мой отец и все его друзья. И, конечно, я надеюсь, что это передастся вот этим детям.
      На конференции газеты «Ведомости» в марте этого года [Конференция «Благотворительность в России: может ли благотворительность стать пятым национальным проектом?» - «ОЗ»] вы сказали, что от завершения проекта по возрождению КК вас отделяет одна стадия – создание системы управления. И сказали еще одну интересную вещь – «после этого мы, возможно, займемся каким-то другим проектом». Вы отойдете от кадетов?
      Мы не можем отойти от этого совсем, потому что это уже стало частью нашей жизни. Но, конечно, наше влияние на эту теперь большую и сложную систему образования сильно упадет. Мы дали толчок этой системе, теперь же ее необходимо поддерживать на государственном уровне, в том числе материально. Сейчас финансовую помощь мы оказываем, в основном, новым корпусам. Те, которые встали на ноги, нуждаются в других ресурсах. Здесь задача уже не поддержать существование, а поднять на новый уровень качество уже существующего. Мы помогаем, например, проводить конкурсы на лучшего кадета, лучшего директора, стараемся стимулировать их к лучшему качеству работы.
      На что могут быть направлены ваши усилия, когда управление кадетскими корпусами и их поддержка станет делом государственным?
      Надо будет думать.
      Но это будет связано с воспитанием молодежи?
      Безусловно. Я очень сильно болею за это дело. Я сам отец, у меня четверо детей. Я хотел бы, чтобы качество молодежи, которая будет руководить этой страной через 20-30 лет, было совсем другое, чем сегодня.
      Насколько вы вовлечены в деятельность фонда?
      Я, конечно, знаю все, что делает фонд, я задаю стратегическое направление, но основную свою роль вижу в том, чтобы добывать средства на его работу. А вот Ольга [Ольга Барковец, генеральный директор фонда – «ОЗ»] занимается непосредственно деятельностью фонда. Мы, разумеется, все обсуждаем, и даже имеем разногласия по некоторым вопросам, но решения все равно принимаются совместно, хотя я и обладаю правом последнего слова.
      Как бы вы охарактеризовали роль личности в благотворительности?
      Я считаю, что намного труднее бедному человеку помочь другому бедному человеку, чем миллиардеру Гейтсу отдать 50 млн долларов. Но о Гейтсе будут писать, он будет личностью, а об этом человеке никто ничего не скажет. Поэтому я не сторонник пиара, который возникает вокруг личности в благотворительности.
      Вас как-то волнует, задевает то, как российское общество относится к благотворителям?
      Я не думал об этом. Откровенно скажу, я саму идею конференции «Ведомостей», в которой Ольга уговорила меня принять участие, считал дикой, но именно там я начал понимать проблему, которая существует в российском обществе по отношению к благотворительности.
      Как бы вы охарактеризовали эту проблему?
      Две вещи. Первое – это отсутствие традиции благотворительности. Эта проблема быстро не решается, должно пройти время. Второе - изменения в политической, экономической и социальной системах, произошедшие в начале 90-х, оставили очень негативное мнение в обществе о людях с деньгами. И это тоже изменится. Потому что в стране сейчас строится средний класс, появляются мелкие предприниматели. Я считаю, что за этими людьми будущее, и через 1-2 поколение «менталитет благотворительности» изменится полностью.
      То есть развитие благотворительности в России подвластно только времени, так?
      Да, так.
      И на ускорение этого процесса никак не влияет, будут ли больше говорить о людях, которые сегодня занимаются благотворительностью?
      В Америке очень громко освещают Рокфеллера, Карнеги, Гейтса – наверное, это хорошо, они подают пример своему обществу. Америка – капиталистическая страна, которая гордится своими лидерами капитализма. Их благотворительность вызывает одобрение и поддержку и у граждан, и у государства, в том числе в виде специальных льгот.
      Но в России все по-другому. Принципиальная разница между американскими состоятельными благотворителями и русскими в том, что американские, в том числе поколение Рокфеллеров, Карнеги и т.д., – сами построили свой бизнес. А наши – не все, но многие - ничего не построили. Они получили свои деньги потому, что вовремя приватизировали госсобственность. Я их не критикую, и сам был бы не против заработать таким образом. Я просто считаю, что они должны осознать, что на них всегда будут смотреть по-другому. Это не их вина, но это факт. И такие люди, конечно, должны продолжать заниматься своею благотворительной деятельностью, но меньше об этом говорить.
      Отношение к таким людям портит имидж тем, кто имеет полное право громко говорить о своей благотворительной деятельности, кто сам заработал свои деньги. Таким, как Дмитрий Зимин. Он уникум в своем роде. Чтобы человек вышел из советской системы и смог сохранить такой менталитет! Даже мои современники – Потанин и другие – полжизни прожили уже в современной России. Если бы передо мной поставили задачу продвигать благотворительность в России, я выдвинул бы вперед Зимина – это самая «правильная» фигура для этого.
      Занятие благотворительностью как-то влияет на ваш бизнес?
      Только в том смысле, что меньше денег в конце года идет домой, а больше на благотворительность. Я никогда, и это моя принципиальная позиция, не пользовался благотворительностью для бизнеса. Считаю, что это прямой путь в ад. Никогда в жизни не буду в каком-то регионе поддерживать кадетский корпус, потому что от губернатора что-то получил.
      А как вы считаете, ваш успешный опыт в области благотворительности может повлиять на принятие решения другими состоятельными людьми о начале такой деятельности?
      Надеюсь, что да, но не считаю, что это должна быть одна из целей моей деятельности. Я даже никогда не думал о своей работе с той точки зрения, с какой вы задали этот вопрос. Смотрит ли кто-нибудь на меня…
      Вы никогда не обсуждали свою благотворительность с коллегами-бизнесменами?
      У меня вообще есть правило, что эта тема закрыта для обсуждения. Мне всегда отец говорил, что о благотворительности не говорят – ее делают.